Examination of institutions in social sciences: to articulation of the problem of philosophical analysis

Ravochkin Nikita Nikolaevich Doctor of Philosophy Professor, Department of History, Philosophy and Social Sciences, Kuzbass State Technical University named after T.F. Gorbachev; Associate Professor, Department of Pedagogical Technologies, Kuzbass State Agricultural Academy 650000, Russia, Kemerovo region, Kemerovo, Vesennaya str., 28 nickravochkin@mail.ru Other publications by this author

Общество является одним из сложнейших феноменов, постичь и описать который пытались многие мыслители, начиная с древнейших эпох. (Пере)осмысление концептуальных оснований того или иного общественного устройства предполагает обращение к структурным элементам социальных систем. На наш взгляд, характерные черты современной социальности, отражающие многоуровневый и противоречивый характер организации государств, закодированы в социальных институтах, которые в своем развитии прошли весьма сложный путь. Таким образом, обсуждение заявленной проблематики следует начать с общепринятого прояснения самого понятия «институт». Мы убеждены, что проведение анализа какого-либо объекта является невозможным пока не получено адекватного представления о том, что он собой представляет. Поэтому в данной статье мы предваряем проведение социально-философского анализа институтов обзором дисциплинарных исследований этого сложного феномена.

В современном мире рассматриваемую категорию принято использовать в целом ряде дисциплинарных исследований: начиная от юридических, социологических, политологических и заканчивая психологическими и математическими. Отсюда следует, что институт всегда «дисциплинарно идентифицирован». Аналитическая работа по использованию понятия «институт» имеет не только теоретическое, но и прикладное значение, помогая представителям различных наук более точно понять, что именно имеется в виду другими коллегами, которые также активно употребляют этот термин в качестве базового в своих научных работах. Логично, что использование того или иного понятия в рамках каждого отдельного направления предполагает его дополняющие и взаимоисключающие трактовки, что отчетливо проявляется в социально-гуманитарном дискурсе – именно поэтому значения интересующего нас термина варьируются достаточно широко. Это правомерно сопрячь с тенденцией, получившей сегодня широкое распространение, связанной с практикой присвоения статуса институтов широкому кругу общественных явлений и процессов. Закономерно, что в итоге теряется смысловой контекст и происходит размывание самого понятия. Неоднозначность трактовки любого понятия расширяет его объем, а порой приводит к необоснованному употреблению. Применительно к настоящему исследованию показателен пример М. Корнфорта, отмечающего, что в Великобритании в объем понятия «институт» входят: английский язык, капитализм, спортивные клубы, торговые центры, национальная сеть железных дорог, парламент, полиция и т.д. ^[19].

Отсюда возникает необходимость разобраться с имеющимся многообразием исследовательских подходов к изучению этих социальных феноменов и заняться поиском сущностных признаков, типологий и функций, позволяющих отнести тот или иной объект к институтам как базовой категории настоящего исследования. С точки зрения латинской этимологии, institutum, будучи производным от instituere («ставить, выстраивать, устраивать»), означает «устройство, организацию или принцип». Общекультурный дискурс отсылает нас еще к нескольким значениям данного термина: (1) то, что создано, установлено или создается; (2) установленный закон, обычай или практика; (3) человек, который ставший известным широкой общественности благодаря долгому служению делу; (4) построение организации с определенными целями ^[20]. В свою очередь, в русский язык интересующее нас понятие было заимствовано из французского (institut). Расширение употребления рассматриваемого понятия в течение длительного времени, как уже было сказано, обнаруживает укоренение институтов преимущественно в общественных науках, погружение в которые, как правило, позволяет соединить разнородные предметные области, необходимые для построения целостного образа социальной реальности.

Первые методологические подходы к пониманию институтов начинают складываться в социологии, где они, составляя в общем виде «нечто единое и взаимосвязанное целое», становятся одним из коренных терминов ^[36]. По сути, приоритет обращения к интеллектуальному наследию теоретической социологии обосновывается логикой и спецификой проводимого исследования.

Представления об институтах восходят к идеям Г. Спенсера и Э. Дюркгейма, являющихся сторонниками функционального подхода, идентифицировавшие институты в соответствии с принципами органистической теории, оформившейся в русле правовой науки ^[32]. Кстати, именно Спенсер впервые употребил термин «институт», понимая под ним те или иные «установления» (общественные и политические организации: семья, церковь, профсоюзы, обычаи, обряды и этикет), которые определяют нормы и задают правила социальной регуляции ^[38]. Именно со второй половины XIX столетия берет свое начало широкое распространение данного термина в научном обороте. По сути, в своем определении «института» Спенсеру удалось соединить формальный (организационный способ объективации) и функциональный аспекты (направленность достижение целей).

Как видим, Г. Спенсер, прежде всего, сосредоточивается на регулятивном потенциале институтов. Его реализация имеет направленность на многочисленные взаимодействия между индивидами и/или группами в определенной сфере, что в итоге должно способствовать более продуктивной и рациональной организации общественной жизни, нежели до учреждения этих структур. Однако, по нашему мнению, наибольшего внимания заслуживает другой тезис Спенсера, являющийся, по сути, «законом (социальной) эволюции». Так, ключевыми для общества становятся два перехода: «От однородности к разнородности, от неопределенности к определенности» ^[39]. В принципе, мы считаем, что эволюционное развитие общества как перманентно усложняющегося и многоаспектного «организма» (по Спенсеру) было бы немыслимым без дифференциации социальных организаций, выполняющих некоторый набор функций, а их создание действительно бы способствовало «разгрузке» других организаций ввиду их последующей децентрализации. При этом институты являются ведущими структурными элементами социальной эволюции. Примечательно, что в уже спенсеровском понимании «институты» предстают именно как механизмы, способствующие самоорганизации совместной жизнедеятельности людей, тем самым позволяя им перейти с уровня смежного существования на уровень сотрудничества. Британский антрополог Мэри Дуглас отмечает, что при создании институтов люди теряют часть той независимости, которая бы принадлежала им при отсутствии данных структур ^[13], тем самым институты учат индивидов согласованным взаимодействиям. Во многом, подобное понятие института отвечает общеизвестному примеру, приводимого Щепаньским по поводу того, что (само)ограничения позволяют людям получить куда большие выгоды, чем их отсутствие ^[49].

Будучи порождением коллективных взаимодействий, институты предполагают, что индивиды одновременно берут на себя и возлагают на других определенную ответственность за те или иные поступки. Институты помогают разобраться, что является «правильным», а что «ошибочным», поэтому одной из целей, достижению которой способствуют эти структуры, будет являться минимизация неопределенности, как неотъемлемая составляющая абсолютно любых задач, решаемых в процессе общественного развития. Но, как известно, в любом обществе задачи и критерии «правильности» сугубо индивидуальны, соответственно, отсюда и возникают трудности с однозначным пониманием смысла, придаваемого институтам в конкретный период теми или иными субъектами.

Анализ содержания термина, предложенного Спенсером, во многом подтверждает тезис о том, что конкретный институт связан с решением определенных социальных потребностей, которые, на наш взгляд, не могут быть решены другими структурными элементами любого общества. Мы убеждены, что значимость, которой обладают институты, напрямую коррелирует с их инструментальным замыслом – решение индивидуальных и коллективных проблем и/или удовлетворением общественно важных потребностей. Наконец, мы видим проявление когнитивного аспекта: создание института попросту невозможно без понимания членами общества его целесообразности и назначения, а также обращения к формальному способу его воплощения и закрепления, чтобы он действительно приобрел легитимность для решения тех или иных проблемы.

Зададимся вопросом: «Когда появились институты, и по какому принципу они функционируют и эволюционируют»? Отвечая на первую часть вопроса, сделаем акцент на том, что перечисленные Спенсером учреждения, появились задолго до XIX столетия, некоторые из которых уходят в процессы антропогенеза. Де-факто история не единожды доказала, что стереотипизация и регламентация жизнедеятельности явились важными условиями выживания человечества и его выхода на новые уровни развития. Мы соглашаемся с Л.С. Перепелкиным, что еще с глубокой древности практически вся человеческая жизнедеятельность развивалась в рамках социальных институтов, ставших «действенной и при этом весьма “подвижной”, “гибкой” заменой инстинктивных моделей поведения» ^[26] в процессах сапиентизации. Ранее мы писали, что становление первых институтов происходит в процессах перехода от потестарных обществ к первым государствам, объединенных понятием «политогенез». Выходит, вполне справедливо полагать совпадение истории человечества с историей развития институтов ^[11], которые во все века и тысячелетия определяют особенности взаимодействий между людьми.

Анализ социальных практик, организующих жизнь людей, показывает, что сами институты и их состав не являются статичными и неизменяемыми. В связи с этим приведем мнение И.А. Шаховой, которая отмечает, что «общество является динамичной социокультурной системой. Переход от одного состояния является отражением переходного самосознания людей. Переходное состояние – это состояние неопределенности, когда отмирают традиционные и создаются новые формы и ценности. Переход – это распад социальной иерархии, смена статусной системы» ^[46]. Таким образом, те обычаи, которые были актуальны, к примеру, в российском обществе XIX века или даже два-три десятилетия назад на постсоветском пространстве, сегодня изменились как в аспекте своих принципов, так и в плане своего содержания и функций. Отметим, что по своему замыслу институты должны быть релевантными актуальным вызовам того или иного исторического этапа развития. Для нашей эпохи показательным является пример трансформации СМИ в масс-медиа. Следовательно, структурирование социального пространства при выборе эволюционной модели общественного развития предполагает создание институтов в соответствии с новыми координатами ^[50].

При таком понимании на первый план выходит «обеспечивающая» природа институтов, в соответствии с которой они призванных гарантировать определенный тип порядка в конкретном обществе, сложившегося в ходе многократных взаимодействий между индивидами, а также между индивидами и природой, причем именно в долговременной ретроспективе, да еще и с минимумом ресурсных затрат на принятие решений ^[90]. Здесь также необходимо подчеркнуть тесную связь складывающихся практик и представлений о должном, характерных для определенного социума. По нашему мнению, это полностью отвечает логике, которая объясняет причины их генезиса и трансформаций с возникновением новых и развитием прежних потребностей, а также их связи с ценностями, детерминирующими желаемый уровень общественного развития.

Создание институтов как неотъемлемых структурных элементов социальных систем происходит благодаря «институционализации», которая отражает закрепление определенных систем поведенческих паттернов в нормы для регулирования различных групп общественных отношений, а также осуществление контроля за исполнением выполняемых ими функций. А.Н. Сыроваткин определяет институционализацию «как процесс перехода с уровня хаотичного, беспорядочного взаимодействия индивидов на уровень формализованного характера отношений между ними» ^[40]. Применительно к этому исследователь М.С. Комаров в качестве предпосылок институционализации выделяет следующие: (1) Возникновение общественных запросов в новых типах деятельности в рамках соответствующих условий; (2) Развитие необходимых организационных структур и связанных с ними социальных регуляторов поведения; (3) Интернализация индивидами новых социальных норм ^[17].

В свою очередь представленный подход Комарова представляется нам неполным, поскольку «замалчивает» алгоритмизацию создания институтов. Потребности в целостном освещении институционализации предопределяют необходимость корректировки и предложение собственного развернутого видения данного процесса, который, с опорой на диссертационное исследование В.И. Башмакова ^[1], укладывается в восемь последовательных этапов: (1) Появление причин, побуждающих к созданию того или иного института, в качестве которых могут выступать уже упомянутые нами социальные потребности или набор самых различных факторов, объективированных в «вызовы времени», прямо указывая, что для их разрешения необходимы организованные коллективные действия; (2) Формулирование целей и определение функционала института на основе ценностей, конгруэнтным интересам субъектов взаимодействия; (3) Распределение прав и обязанностей участников социальных взаимодействий; (4) Концептуализация и апробация новых социальных норм, реализуемых посредством метода «проб и ошибок» в ходе регулирования первоначальных взаимодействий между определенными участниками; (5) Одобрение, принятие, адаптация и конкретизация норм и процедур для эффективного практического применения; (6) Установление системы санкций для поддержания функционирующих норм; (7) Формирование одобряемой статусно-ролевой структуры; (8) Создание системы разнообразных учреждений (в зависимости от располагаемого объема необходимых ресурсов), обеспечивающих результативность функционирования института в долгосрочной перспективе.

Дополненная нами стадиальная модель институционализации, как представляется, в полной мере соотносима с признаками института, установленных В.В. Гаврилюк: (1) Принадлежность к определенной сфере общественной жизни; (2) Организации совместной деятельности людей с наличием в них групп(ы) лиц, уполномоченных на выполнение управленческих ролей и функций; (3) Формализация норм и принципов отношений между субъектами; (4) Санкции за невыполнение ролей; (5) Наличие материальной базы ^[8].

Продолжая осмысление институтов в русле функционального подхода, считаем целесообразным обращение исследовательским мнениям к возлагаемым на них обязанностям. Вполне ожидаемо, что сегодня каждый институт реализует не одну, а несколько функций. В частности, заслуживает внимания классификация функций, предлагаемая С.С. Фроловым. Он выделяет две большие группы функций – явные и латентные. К первому направлению относятся регулятивная, интегративная, транслирующая, коммуникативная, а также функции закрепления и воспроизводства общественных отношений. Применительно ко второй группе функций, реализуемых институтами, Фролов не дает конкретных названий, однако отмечает, что они определяются как побочный результат непосредственной деятельности рассматриваемых социальных структур, поскольку они не запланированы и возникают спонтанно в процессе их функционирования ^[45]. В то же время, автор считает, что идентичные функции (воспитательная, информативная, культурная) одновременно могут выполняться совершенно разными институтами. Однако самыми любопытными примерами будут являться такие, когда институты, имеющие похожие названия, выполняют неодинаковые функции, что происходит в строгой зависимости от специфичности того социального пространства и поля, в который они помещены ^[6;62]. Следовательно, любой институциональный порядок контекстуально детерминирован.

Исходя из того, что институты находятся в непрерывном развитии, важно констатировать качественные модификации и самих норм, заложенных в их функционирование. Процессы институционализации общественных отношений можно наблюдать повсеместно и в любой сфере социального бытия. Так, верующие люди создают церкви, приверженцы каких-либо практик создают клубы по интересам – в этих и многих других институтах предполагается существование определенных норм. Социальные регуляторы априори заложены в основу функционирования любого института, поскольку их работоспособность требует соответствия внутреннему миру некоторой общности людей.

Именно поэтому нормативный уровень становится фундаментом при формировании любого института, тогда как на следующей (учрежденческой) ступени развития создаются сетевые организации, прямо или косвенно задействованные в решении поставленных задач и выполнении определенных функций и, разумеется, объединенные вокруг вполне конкретного круга потребностей. Далее, по мере приближения к корпусу юридических институциональных представлений, мы более подробно рассмотрим проблему правил, без которых попросту невозможно результативное функционирование этих социальных структур.

Еще один последователь функционализма, французский социолог Эмиль Дюркгейм, дает «институтам» наиболее широкое определение, понимая под ними «социальный факт», или «укрепившиеся способы действия» ^[15], обладающие объективным характером и силой принуждения. Э. Дюркгейм понимает институт как социальный факт, обладающий объективным характером и принудительной силой. Раскрывая природу институтов по Дюркгейму, И.А. Шмерлина отмечает что их онтичность неразрывна с реальностью, фундированной принудительной силой конкретных историко-культурных условий, социальной структурой и привычных для того или иного общества способов действий и мышления ^[48]. Наш интерес к дюркгеймовской интерпретации институтов объясняется идеальным характером оснований коллективной жизнедеятельности людей, предлагаемыми этими учреждениями, что усматривается в следующем. Реализуя свой функционал, институты, регламентируя и упорядочивая социально-значимые отношения, способны наиболее полно показать все богатство приемлемых для того или иного общества взаимодействий людей, да еще с учетом их потребностей, интересов, ценностных установок и экспектаций ^[14].

Сам Э. Дюркгейм описывал динамику рассматриваемого нами объекта следующим образом: «Институциональные изменения — это сложный процесс, потому что предельные изменения (changes at the margin) могут быть следствием изменений в правилах, неформальных ограничениях, в способах и эффективности принуждения к исполнению правил и ограничений. Более того, процесс институциональных изменений обычно носит инкрементный, а не дискретный характер. Объяснение того, как и почему происходят инкрементные изменения и почему даже дискретные изменения (такие, как революции и завоевания) никогда не являются абсолютно дискретными, состоит в укорененности неформальных ограничений в обществе. Хотя формальные правила можно изменить за одну ночь путем принятия политических или юридических решений, неформальные ограничения, воплощенные в обычаях, традициях и кодексах поведения, гораздо менее восприимчивы к сознательным человеческим усилиям. Эти культурные ограничения не только связывают прошлое с настоящим и будущим, но и дают нам ключ к пониманию пути исторического развития» ^{[76; 79]}.

Итак, люди стремятся институционализировать отношения, которые сопряжены с возникновением актуальных потребностями. Логично, что градация актуальности таких потребностей происходит в соответствии с убеждениями большинства населения конкретной общности. Практическое воплощение института как процессуальной системы для реализации тех или иных целей приводит к появлению в некотором обществе определенных (как правило, новых) статусов и ролей и закреплению соответствующих норм и правил, благодаря чему упорядочиваются связи между субъектами взаимодействий ^[16;65]. В целях повышения эффективности коллективной деятельности в связи с ожидаемым и прогнозируемым характером реакций участников взаимодействий, индивиды перестраивают координаты различных сфер таким образом, чтобы общество соответствовало актуальным вызовам, для чего ими будут создаваться все новые и новые типологии институтов, которые в свою очередь неизбежно будут порождать новый тип человека.

По мнению М. Дуглас, Дюркгейму удалось продемонстрировать, «как мышление напрямую переводится в институты или наоборот; как институты овладевают индивидуальным мышлением и придают телу определенную форму в соответствии со своими правилами» ^[13]. В то же время для нашего исследования принципиальное значение приобретает мысль, во многом корреспондирующая с дюркгеймовским понимаем институтов и высказанная К.Е. Сигаловым: «Каждое общество имеет в своём становлении собственную специфику, что обусловлено пройденным им историческим путём и национальной ментальностью. Характер цивилизации определяется задачами, стоящими перед каждым социумом. Почему та или иная цивилизация обладает именно ей присущим набором характерных черт и признаков обусловлено кодом ее исторического развития, наличием в ней ведущей общественно-производственной технологии, типом деятельной ментальности цивилизации, господствующей формой собственности, логикой исторического бытия» ^[35]. В этой цитате зависимость текущего состояния институтов от своих прошлых форм, реализованных посредством многократного и когда-то осуществленного выбора, а идеи которых были восприняты, по-своему интерпретированы, позитивно оценены и воплощены на практике коалицией влиятельных субъектов как наиболее релевантные интересам в контрасте между личным эгоизмом и публичным служением.

Для немецкого мыслителя Макса Вебера основным фактором институционального развития становится идея «прогрессирующей рациональности», связанная с рационализацией экономики, религии, права, управления, поведения и т.д. В свою очередь под институтом Вебер понимает «общественные действия по определению содержания и средств общественных действий, целерационально принятые всеми участниками на основе общего согласия» ^[4]. Он рассматривает сами институты в качестве абстракций, описывающих взаимозависимые привычные действия социальных агентов, при которых создаваемая реальность представляет собой конвенции между отдельными субъектами или является образом их постоянных взаимодействий, т.е. рационально упорядоченной частью так называемых «добровольно осуществляемых союзных действий» как заранее достигнутых договоренностей ^[34]. Использование выражения «так называемых» неслучайно, поскольку даже сам М. Вебер отмечает, что преобладающая часть социальных установлений образовалась все-таки не на основе взаимных согласий, а в результате насильственных действий. Поэтому правильнее будет придать институтам такой смысл, в соответствии с которым их можно было рассматривать как некоторую организацию с формальными и рационально установленными правилами, к которым Вебер относит уже многократно упоминаемые нами нормы, правила и законы. Собственно говоря, это является еще одним важным отличием институтов от других организаций союзного типа, которые в своем функционировании опираются на такой тип порядка, подчинение которому обеспечивается в связи с его привычностью ^[64;91].

При формировании моделей социального действия Вебер отводит ключевую роль ценностям, которые формируются под влиянием идей и религии. Общеизвестно, что ценности являются важнейшим мотиватором и регулятором социальной деятельности людей, в которых воплощаются обобщенные телеологические цели и инструменты их достижения. Вдобавок к этому, ценности способствуют дифференциации обществ и являются укорененными в сознании индивидов, в связи при анализе институтов в рамках конкретного общества важно понимать направление и динамику изменений ценностных ориентаций его населения. В то же время, вовсе необязательно, что усвоение социумом определенного набора ценностей автоматически способствует практической реализации соответствующих институциональных порядков. Помимо ценностей на формирование конкретной институциональной структуры оказывают детерминационное воздействие такие духовные образования, как идеи и менталитет. Последний может быть определен как глубинный уровень массового сознания, или «психологический каркас» любой социальной общности, который позволяет им по-своему выстраивать процессы миропостижения.

Несмотря на то, что институциональные теории Вебера и Дюркгейма являются одними из первых, они все же оказали большое влияние на возможности прикладного анализа современных нам обществ и целых (макро)регионов. В их взглядах отображается объектная (Дюркгейм) и процессуальная (Вебер) сущность институтов. В своих исследованиях оба интеллектуала сфокусировались на рациональности, в особенности, на отношениях между идеями, задающими то самое «идеальное» назначение, и самими институтами. В свою очередь такие идеи должны быть обязательно санкционированы определенной и приемлемой для конкретного общества совокупностью норм, опираясь на которые, интеллектуальные конструкты детерминируют не только реакции субъектов на различные действия, но и рационально обоснованный определенного способа действий, выбор которого осуществляют участники тех или иных взаимодействий. По Веберу, наличные институты всегда связаны с определенными способами мышления, господствующими и приемлемыми для решения задач и удовлетворения коллективных потребностей конкретного общества на данном историческом этапе.

Среди социологов родственной позиции придерживался также Ч. Кули ^[57], отождествляя институты с конкретными формами мышления, которые утвердились и господствуют в том или ином обществе. Данная точка зрения разделяется также Г. Гилманом и К. Панунзио. Для этих авторов институты также связаны с нематериальными предметами, но идейным миром, воплощаемые в форме отдельных идей ^[63] или (что на наш взгляд корректнее) их систем ^[86] соответственно.

Обращение к идеям как продуктам рационального социально ориентированного творчества, осуществляемого обладающими соответствующими компетенциями субъектами (интеллектуалами; креативный класс), результаты которого имплементируются в содержание создаваемых или трансформируемых институтов ^[69]. Действительно, современный мир все чаще подтверждает, что интеллект выступает одним из факторов эволюционного развития тех или иных обществ. Возвращаясь к теоретическим замыслам Вебера и Дюркгейма, отмечаем, что апеллирование к идеям как технологиям социальной инноватики ^[28], по их мнению, было способно освободить будущие поколения обществоведов от смысловых искажений.

Однако проведенный нами подробный анализ научных работ дает все основания утверждать, что эта исследовательская работа по установлению связей между интеллектуальными конструктами и связанными с ними типами институционального порядка все еще находится на начальном этапе. Эта картина наблюдается повсеместно вне зависимости от (меж)дисциплинарной ориентированности: будь то юридические, социологические и тем более философские науки, где исследования институтов вообще находятся в процессе своего становления. Странно, но до сих пор в философии данная тематика находится в стадии «кустарного производства» и замечена мало, как и отсутствуют какие-либо отклики относительно восприятия обществом социальных идей, в которых почти повсеместно отражается институциональная тематика, связанная с представлениями о желаемом, возможном, легитимном и приемлемом устройстве. С одной стороны, это можно объяснить недостаточным исследовательским интересом к проблематике идей до рубежа ХХ-XXI столетий, воспринимаемых в зарубежной и отечественной науке в качестве «размытых концептов» ^[47;55]. С другой, причина может быть гораздо глубже. Так, известный конструктивист К. Хэй связывает недостаточную проработанность данного направления с тем, что исследователям не удалось увязать проблематику происхождения институциональных идей, показать траектории их распространения от субъектов их производящих к коалициям властных акторов, и тем самым определить их реальное значение ^[68].

Продолжая рассуждения далее, отмечаем, что в структурном функционализме, как и в рассмотренном до этого функциональном подходе, институты, имея определенное назначение, аналогичным образом выступают частями социальной структуры. Однако помимо собственно функциональной составляющей они придают большое значение и статусно-ролевой системе, в которую попадают участники социальных взаимодействий. Один из наиболее видных представителей данного направления Толкотт Парсонс при построении своей институциональной теории опирается на классику социологической мысли, подчеркивая значимость норм при понимании складывающихся в обществе взаимодействий и ожидаемых реакций его участников. Парсонс делает акцент на роли трех взаимопроникающих подсистем: культурной, личностной и социальной, а процесс институционализации рассматривается через диффузию нормативных образцов в определенном обществе для интегрирования ролей в организованные коллективы. Выходит, в рамках данного подхода институт также выступает средством удовлетворения потребностей через исполнение заложенного в него набора функций, необходимого для буквального выживания обществ. По своей природе институт у Парсонса предстает в виде части культурной подсистемы и нормативных стандартов поведения. В интерпретации Т. Парсонса институты представляют собой всеобщие нормативные модели, определяющие разрешенные и запрещенные варианты поведения людей во всем многообразии социальных взаимодействий ^[87].

Практическая реализация институциональных изменений в русле желаемого эволюционного варианта преобразований, по мнению Парсонса, достигается посредством четырех взаимосвязанных механизмов: (1) дифференциация структур по мере развития общества; (2) повышение адаптивности социума в его связи с эволюцией хозяйственной жизни; (3) вовлечение для участия в общественной жизни широких слоев населения по мере усложнения состава и структуры социальных учреждений; (4) приведение ценностей к «общему знаменателю» в целях достижения и обеспечения социальной стабильности ^[87].

Вслед за Парсонсом другие представители структурного функционализма (Р. Мертон, Н. Смелзер и др.) предлагают рассматривать институт через изучение ролей и статусов, которые аналогичным образом рассчитаны на удовлетворение определенных социальных потребностей. В частности, Н. Смелзер дефинирует «институт» через совокупность ролей и статусов, призванных удовлетворять определенные социальные потребности ^[37]. Говоря в общем, структурные функционалисты главным образом сосредоточиваются на социальной роли какого-либо института, понять которую можно через постижение набора выполняемых им функций удовлетворение жизненно важных общественных потребностей.

Заслуживает внимания взгляды тех исследователей институтов, которые относятся к феноменологическому направлению социологического поиска. Представители этого течения, социальные конструктивисты П. Бергер и Т. Лукман в своей масштабной теории придают большое значению месту института и выходят на достаточно широкий вариант его понимания ввиду распространенности самих практик институционализации, встречающейся повсеместно, где происходит хабитуализация самых многообразных и различных типизированных действий: «Институционализация имеет место там, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий деятелями разного рода. Иначе говоря, любая такая типизация есть институт. Что здесь следует подчеркнуть, так это взаимность институциональных типизаций и типичность не только действий, но и деятелей в институтах» ^[2].

В самом деле, «существование человека вряд ли возможно помыслить как полностью бездейственное, то есть абсолютно закрытое от процессов экстернализации», поэтому в процессе осуществления своей деятельности люди создают множество институтов ^[31]. При погружении в концепцию Бергера и Лукманна становится отчетливо видно, что институты представляют собой конструирующие элементы любой социальной системы, тогда как сами общества, сообразуясь с логикой конструктивистского подхода, можно определить в качестве настоящих «институциональных агломераций». Основу функционирования институтов составляют типизация и хабитуализация, предполагающих минимизацию затрат мышления и деятельности соответственно для предвидения действий, которые совершают и воспроизводят многочисленные участники, вступающие в социальные взаимодействия. Такая природа институциональных отношений позволяет вскрыть коммуникативную сущность институтов, которая снимает неопределенность результатов и повышает эффективность за счет скоординированных действий акторов, занимающих ту или иную статусно-ролевую позицию.

Таким образом, выявленная коммуникативная природа институтов делает правомерным следующий тезис: «Генезис любых институтов начинается именно с коммуникативного взаимодействия двух субъектов, когда действия Другого предсказуемы, поэтому итоги такого контакта относительно легко предвидеть и спрогнозировать. В последующем, с развитием коммуникации и расширением круга вступающих в нее субъектов “институциональный мир, существовавший в первоначальной ситуации <…> теперь передается другим”. Феноменология позволяет рассматривать институт как средство типизации привычных действий, разделяемых индивидами определенных социальных групп. Именно так происходит объективация результата человеческой деятельности, — объективация институтов как социальных интеграторов, которые постоянно нацеливают индивидов на воспроизводство их (со)обществ и соответствующих отношений. В свою очередь, связь между индивидом и конституируемым социальным миром маркируется не иначе как “диалектическая”» ^[31]. Более того, благодаря работам социальных конструктивистов в очередной раз можно убедиться в «процессуальной» природе института, которые все же следует рассматривать именно как результат не одномоментных, но длительных взаимодействий, что, по сути, и предопределяет их нормативность и помогает раздать статусы.

Приведем еще несколько современных социологических интерпретаций понятия «институт», дополняющих уже проделанный обзор основных направлений. Так, Л. Баллард считает, что рассматриваемый термин можно определить в качестве одной из форм организованных человеческих отношений, направленных на установление общей воли ^[54]. В свою очередь Д. Хоманс считает, что институт – это разновидность устойчивых моделей социального поведения, объясняющих взаимодействия людей через набор норм и правил должного поведения индивида в конкретных условиях с учетом сложившейся ситуации ^[74]. Близкой к хомановской выглядит позиция, Д. Джери, Дж. Джери, определяющих институт в качестве установленного порядка правил и стандартизированных моделей поведения ^[10]. В дополнение к перечисленным, продуктивной для нашего исследования является интерпретация Р. Харре: «Институты представляют собой двойные взаимосвязанные структуры индивидов или должностных, которые являются носителями ролей; с позиции социальных практик они включают в себя практические и символические цели и результаты, но в то же время их итоговое понимание всегда зависит от смыслов, которые индивиды закладывают в институты, тем самым определяя в них собственные роли и статусы» ^[66].

Современная российская социология также богата на трактовки рассматриваемого понятия, а одной из классических дефиниций «института» можно считать следующую: «Определенная организация социальной деятельности и социальных отношений, осуществляемая посредством взаимосогласованной системы целесообразно ориентированных стандартов поведения, возникновение и группировка которых в систему обусловлены содержанием конкретной решаемой социальным институтом задачи» ^[23]. Данное определение позволяет выделить два важнейших критерия понимания наличия факта трансформации социального института, его функций и способов деятельности по их выполнению.

Новосибирский исследователь профессор Н.С. Розов определяет институт как «устойчивый комплекс предписывающих, ограничивающих правил поведения и подкрепляющих их символов, регулирующий какую-то из сторон деятельности, организующий взаимодействие участников через структуру позиций, различающихся престижем, возможностями и доступом к ресурсам. <…> При этом институты придают людям статусы и определяют порядок их доступа к ресурсам» ^[33]. Представляется интересным толкование «института», предлагаемое Д.П. Гавра, в соответствии с которым любое из данных установлений – это «комплекс, охватывающий, с одной стороны, совокупность нормативно-ценностно обусловленных ролей и статусов, предназначенных для удовлетворения определенных социальных потребностей, а с другой стороны, социальное образование, созданное для использования ресурсов общества в форме интеракции для удовлетворения этой потребности» ^[7].

В принципе, превалирующая часть предлагаемых зарубежными и отечественными исследователями социологических определений институтов в той или иной степени сближает их с организациями и наличествующими в них ограничениями, при этом без выделения в их структуре каких-либо характерных черт, что, по сути, дает нам право отождествить их с социальными системами.

Во взглядах Торстейна Бунде Веблена, способствовавших зарождению институциональных исследований («старого институционализма») в экономике схватывается примерно та же сущность института, что у Вебера и Дюркгейма, связываемая с образами жизни и мышления, означая совокупные результаты привычек, передаваемых из поколения в поколение. Поведенческие установки, которые создаются мышлением, по своей сути являются не чем иным как стереотипными способами реагирования индивидов на стимулы в реалиях конкретных обстоятельств ^[5]. Веблен обратился к институтам в целях максимально детального изучения актуальных для его времени экономических процессов, сущность которых далеко не в полной мере была отражена в собственно экономических исследованиях, фундированных доктриной «предельной полезности».

Кроме этого, именно от институциональной теории Веблена берет свое начало принятая и разделяемая сегодня большинством исследователей бинарная оппозиция «формальные – неформальные институты», а также ему удалось прояснить логику «отбора» институтов, предопределяющие горизонты желаемого социального развития: «Сегодняшняя ситуация формирует завтрашние институты посредством отбора и принуждения, путем воздействия на привычные представления людей или закрепления точки зрения или умственного восприятия, привнесенных из прошлого» ^[5].

Поясним, какие институты относятся к каждой из групп. Формальные институты – это юридически и экономически оформленные структуры, способствующие воспроизводству общественных практик. Отмеченный правовой аспект указывает на наличие закрепленных правил взаимодействия, носящих предписывающий и разрешающий характер. К неформальным институтам принято относить неписаные кодексы и нормы, культурные механизмы передачи информации. Заключенные в рамки культурного обмена неформальные институциональные ограничения обеспечивают воспроизводство типичных и хабитуализированных форм осуществления непрерывного обмена и интеракций в долгосрочном порядке социальных изменений ^[29].

Веблен исследует экономическую сферу именно «в контексте», поскольку, в отличие, прежде всего от М. Вебера, он исследует «целостного человека», соединяя рациональное и иррациональное в аспекте изучения привычек и инерций. Следует отметить, что Веблен осуществил рецепцию идеи о формальной и неформальной природе институтов у немецкого экономиста Г. фон Шмоллера, среди которых видное место занимают не только приведенные разновидности правил, но и социальные установления, гарантирующие их соблюдение. Устанавливая преемственность идей при освещении становления институциональных теорий в экономической науке, автор делает акцент на том, что исследователи Фуруботн и Рихтер также сосредоточиваются на функциональном предназначении институтов, прежде всего, на решении задач по уменьшению неопределенности путем установления устойчивой системы взаимосвязей. Тем самым, в очередной раз подтверждается единогласие исследователей на предмет обеспечивающей природы институтов ^[58;88].

В диссертации Н.С. Бондарева отмечается, что основоположники экономического институционализма относят к характерным признакам институтов: (1) Очерчивание рамок взаимодействия между субъектами; (2) Уменьшение неопределенности за счет структурирования повседневности; (3) Поиск и предложение ограниченного набора альтернатив допускаемых поведенческих реакций; (4) Формирование мотивационных структур взаимодействия между акторами ^[3].

На наш взгляд, в экономической сфере как нельзя лучше проявляется двойственность природы институтов, которые могут являться фактором эволюционного развития, но в то же время имеют ограничительное воздействие на всю социальную систему. Это происходит в тех случаях, когда конкретные практики получают достаточно широкое распространение, становясь не умножающим успех «ноу-хау», а препятствием на пути к социальному выигрышу.

Вообще в экономических исследованиях, как, впрочем, и в социологии, категория «институт» достаточно часто соотносится со всевозможными организациями и учреждениями, в том числе функционирующими на международном уровне. Большинство представителей «старого институционализма» солидарны с коллегами-социологами, усматривая в общем определении института некоторую систему социальных правил, одобряемых в том или ином обществе. В самом деле, приверженцы этой методологии при построении экономических институциональных теорий во многом ориентируется на изучение тех же сторон, что и представители классической социологии, среди которых главное место занимают дескрипция преследуемых институтами целей, реализуемых функций и определение структуры многообразных отношений ^{[56;70;72;77;93;94]}.

Определив круг задач, решаемых сторонниками данного направления, мы с легкостью можем определить содержание проводимых ими исследований. Социальные акторы руководствуются различной информацией, которая представляет для них интерес по причине оцениваемой полезности (прибыльности) от ее использования в процессе взаимодействий, повторяющихся в соответствии с установленными на определенный момент правилами. Напомним, что рассуждения в логике эволюционного подхода предполагают соответствие правил новым вызовам, но одновременно они должны учитывать исторический запас одобряемых норм. Для экономики наиболее распространенные взаимодействия осуществляются в сфере рыночных процессов, из которых и вырастают институты. Таким образом, сами исследования институциональных изменений базируются на качественном анализе хозяйственного порядка, складывающегося для решения важных экономических проблем ^[6]. В то же время важно помнить, что при планировании обновления текущих хозяйственных порядков важно адекватно сформулировать проблему, подлежащую институционализации и последующему урегулированию.

Новые тенденции и социальные феномены являются маркерами современного цивилизационного развития, что способствует предъявлению качественно иных и в большей мере перманентно возрастающих требований к созданию социальных инноваций. Усложнение экономических отношений привело к появлению новых укладов, отражающих все многообразие взаимодействий между агентами, которое вышло за сугубо рыночные рамки в политико-правовую сферу и социокультурное пространство. Очевидно, что непривычное положение дел способствовало созданию необходимой методологии – новой институциональной теории, или неоинституциализма, возникшего главным образом благодаря научным работам Р.Коуза, Д.Норта, О.Уильямсона, Т. Эггертсона и др. Неоинституциальная теория, созданная в условиях нового гносеологического контекста, представляет собой результат коллективных усилий интеллектуалов-экономистов по поиску выхода из ставших узкими рамок классической методологии, в которой, как известно, преобладает рационалистический блок. Другими словами методология классической институциональной теории стала неадекватной новым объектам ^[61;83].

Развитие экономических отношений по магистрали нелинейности и неустойчивости приводит к тому, что многочисленные агенты стремятся инициировать собственные «правила игры», являющиеся, по Д. Норту, не чем иным, как «институтами», или ограничительными рамками, учреждаемых для взаимодействий между людьми. Бесспорно, что нортовский подход к пониманию институтов ставит под сомнение долгосрочность последних, однако он обосновывает их устойчивость через воспроизводимость и объективность существования, что, разумеется, выходит за рамки классических представлений о «незыблемости». Автором второго подхода к пониманию институтов, который также получил распространение в современной экономике, становится концепция А. Грейфа. Этому американскому мыслителю удалось соединить рациональные ожидания с нормами и правилами в единую систему порождающих «регулярности» (по поводу обладания материальными благами и/или услугами) социальных факторов, что прежде представлялось в качестве противоположных направлений. «Система&raq

Other our sites: Official Website of NOTA BENE / Aurora Group s.r.o.

Copyright protected by law of the Russian Federation. Any materials may be published only with link to the source. All violations of law are punishable by law. © NB-Media.