Статья 'Будущее в условиях смены и неопределенности реальности' - журнал 'Философская мысль' - NotaBene.ru
Journal Menu
> Issues > Rubrics > About journal > Authors > About the journal > Requirements for publication > Editorial collegium > Peer-review process > Policy of publication. Aims & Scope. > Article retraction > Ethics > Online First Pre-Publication > Copyright & Licensing Policy > Digital archiving policy > Open Access Policy > Article Processing Charge > Article Identification Policy > Plagiarism check policy > Editorial board
Journals in science databases
About the Journal

MAIN PAGE > Back to contents
Philosophical Thought
Reference:

Future in the Age of Changing and Uncertain Reality

Rozin Vadim Markovich

Doctor of Philosophy

Chief Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences 

109240, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12 str.1, kab. 310

rozinvm@gmail.com
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.7256/2306-0174.2013.8.669

Received:

18-07-2013


Published:

1-8-2013


Abstract: The author of the article describes the crisis of the definition 'future' in the age of transition from one reality to another (still undiscovered and uncertain). The author analyzes how the definition of future has been evolving in the history of philosophy. In particular, the author shows that the clear image of the future started to develop in the Middle Ages but the final image was created only in the Modern Times due to the development of natural sciences. At the present time the image of the future is being deconstructed because the globalization and transitional processes make it almost impossible to image what the future will be like. Nevertheless, the author states that we can construct the universal future by building our personal future. Another variant is to completely restructure our image of time so that the past, present and future have a totally different meaning. In conclusion, the author shares two fantasies about possible future. The purpose of these fantasies is to show that the future will be any way uncertain and closely connected with the practical experience and creativity of human. 


Keywords:

future, time, reality, transition, uncertainty, activity, prognosis, personality

This article written in Russian. You can find original text of the article here .
Культурно-исторические конструкции будущего

Если присмотреться к нашим переживаниям, то приходится признаться, что с реальностью будущего в настоящее время что-то неблагополучно. Насколько ясно воспринималось будущее во второй половине прошлого века, настолько неопределенно и бледно сегодня. Социологические исследования показывают, что россияне планируют свое будущее не больше чем на пол года, от силы год. Хозяйственные субъекты предпочитают такое слово ‒ будущее вообще не употреблять. Но как, спрашивается, в таком случае возможно развитие предприятий и хозяйства страны?

Адаптируясь ко времени, многие говорят, ну и бог с ним с будущим, сегодня другая социальная реальность, нужно научиться жить в ситуации принципиальной неопределенности и хаоса. А некоторые добавляют: из неопределенности и хаоса вырастет новое будущее. Но вырастет ли и можно ли жить в разрухе? Я не передергиваю и не отождествляю хаос с разрухой, но когда некто пытается основывать жизнь человечества не на разуме и порядке, а на неопределенности и хаосе, то не способствует ли он разрухе? Бесконечные разговоры о конце света, конце истории, культуры или субъекта, культивирование фобий перед пришельцами, вампирами, природными и техногенными катастрофами и прочие инфернальные сюжеты расцветают, в том числе, и на фоне неопределенного, почти уже испарившегося будущего.

Чтобы разобраться с реальность будущего, посмотрим, как она складывалась. Будущее как реальность полагается в философии. Именно философы, отвечая на вызовы своего времени, кладут будущее как объект, что делает затем возможным его сознавание, изучение и переживание. Но кладут совершенно по-разному. В античной культуре Аристотель полагает будущее в конструкции времени и измеряет, если так можно выразиться, движением. Стагирит определяет время как «число движения», как переход от прошлого к настоящему и от настоящего к будущему, как сущность делимую бесконечно. Одним из предельных горизонтов такого понимания времени выступает вечность, поскольку основанием определений и конструирования идеальных объектов выступает вневременная логическая норма. Другим – семиотическая структура «настоящее – прошлое – будущее», где связь между элементами обеспечивается за счет деятельности сознания и памяти (человек помнит, где было движущееся тело, и может представить, куда оно переместиться дальше).

Поскольку удалось снять противоречия Зенона по поводу движения и помыслить его, и кроме того, Аристотель считал, что движение есть причина всех вещей, он склоняется к тому, чтобы и другие динамические феномены трактовать как движение. «Но если всегда существует нечто подобное, именно приводящее в движение и само неподвижное и вечное, необходимо, чтобы и первое, приводимое им в движение, было вечным. Это ясно из того, что иначе не может быть возникновения, уничтожения и изменения для всего прочего, если что-нибудь не будет двигать движущееся» [1] (курсив наш. − В.Р.).

В средние века понятие будущего кардинально переустраивается. Устанавливаясь в мире заново, ориентируясь прежде всего на Священное писание, личность в средневековой культуре нащупывает и новые принципы, в частности, для понимания времени. «В тебе, душа моя, − пишет Августин в «Исповеди», − измеряю я время <...> Только потому, что это происходит в душе, и только в ней существует три времени. Она и ждет и внимает, и помнит: то, чего она ждет, проходит через то, чему она внимает, и уходит туда, о чем она вспоминает. Кто станет отрицать, что будущего еще нет? Но в душе есть ожидание будущего. И кто станет отрицать, что прошлого уже нет? Но и до сих пор есть в душе память о прошлом. И кто станет отрицать, что настоящее лишено длительности: оно проходит мгновенно. Наше внимание, однако, длительно, и оно переводит в небытие то, что появится» [2].

Что здесь подлежало «измерению»? Прежде всего, отношение к Богу, устремление к Нему или отход от Него. В центр становится настоящее и работа человека над собой («растяжение души», она и измеряет). Когда Августин рассказывает о том, что с ним происходило в прошлом, как он грешил, пытался понять, что собой представляет Господь, что при этом переживал, как, в конце концов, обрел веру и прочее, то собирает он все эти свои состояния не с помощью аристотелевского времени как числа движения, а с помощью трех схем. Первая схема такова: Я в прошлом, Я в настоящем, Я в будущем − это все Я, хотя и разный: в одном случае еще не верящий в Бога, в другом − уже поверивший, но еще слабый духом, в третьем − настоящий христианин». Вторая схема задается композицией самого текста «Исповеди», где соединены описания всех событий (прошлых, настоящих, будущих). Третья схема − темпоральный нарратив, но особый, ставящий в центр настоящее («настоящее прошлого, настоящее настоящего и настоящее будущего») [3].

Анализируя средневековую конструкцию времени и будущего, А.Я.Гуревич пишет следующее. «Историческое время приобретает определенную структуру, и количественно и качественно четко разделяясь на две главные эпохи: до рождества Христова и после него. История движется от акта божественного творения к Страшному суду. В центре истории находится решающий сакраментальный факт, определяющий ее ход, придающий ей новый смысл и предрешающий все последующее ее развитие, ‒ пришествие и смерть Христа. Ветхозаветная история оказывается эпохой подготовки пришествия Христа, последующая история ‒ результатом его воплощения и страстей. Это событие неповторимо и уникально по своей значимости. Таким образом, новое осознание времени опирается на три определяющих момента: начало, кульминацию и завершение жизни рода человеческого. Время становится векторным, линейным и необратимым<…> Историческое время в христианстве драматично. Начало драмы ‒ первый свободный поступок человека ‒ грехопадение Адама. С ним внутренне связано пришествие Христа, посланного богом спасти род человеческий. Воздаяние последует в конце земного существования людей. Понимание земной истории как истории спасения человечества придало ей новое измерение. Жизнь человека развертывается сразу в двух временных планах: в плане эмпирических преходящих событий земного бытия и в плане осуществления божьего предначертания<…> Специфическая черта христианского понимания, восходящая к Августину, ‒ психологизм. Время не столько мыслится как чистое понятие, как абстрактная мера (Августин оспаривал утверждение Аристотеля, что время есть мера движения и само измеряется движением небесных тел), сколько воспринимается в качестве психологического опыта человеческой души. В любой момент человек должен быть готов к смерти и к тому, что душа его предстанет перед создателем; следовательно, ко времени и к вечности у него было специфическое, непосредственно-личное отношение. Время становится существенной стороной духовной жизни человека, неотъемлемой чертой его сознания» [4].

В новое время философы кладут еще одну конструкцию будущего. Во-первых, оно стало пониматься двояко: как будущее индивидуальной жизни и как социальное будущее человечества. Во-вторых, будущее было тесно связано, с одной стороны, с прогрессом, понимаемым естественно-научно, с другой ‒ с креативной деятельностью человека (хотя прогресс обусловлен естественными причинами, но он существенно определяется и творчеством человека). При этом, считается, что действие природы и творчество человека могли распространятся и на него самого. А конечность бытия человека, заставили развести будущее отдельного человека и социальное будущее. В-третьих, будущее в значительной степени было понято как продукт реализации проектов человека. Время не только вытянулось в стрелу времени (прошлое ‒настоящее ‒будущее), где будущее острием прорывало вечность, но и во многом стало ощущаться как результат научно-технического творчества людей. Последний момент является исключительно важным. Успехи естествознания и инженерии (в том числе социальной ‒ тоталитарные институты, идеология, СМИ, пиар) обусловили во второй половине XIX, первой ХХ столетия убеждение, что будущее понятно и достижимо. Человеку показалось, что оно уже почти поймало эту жар-птицу, что, оседлав будущее, человечество легко въедет в земной рай.

Кризис конструкции будущего

Но жар-птица будущего легко вырвалась из рук, вильнула хвостом и куда-то унеслась. Спрашивается, почему? Не потому ли, что, начиная со второй половины ХХ столетия, были осознаны границы естествознания и инженерии и лавинообразно стали нарастать негативные последствия научно-технического прогресса. Не потому ли, что проекты все больше расходились с их реализацией (замышлялось и проектировалось одно, а получалось другое, причем социальная и индивидуальная реальности так трансформировались, что человек уже не мог с этим примириться). Не потому ли, что мы живем во время перехода, когда по выражению С.С Неретиной «одна реальность уже ушла, а новая еще не опознана».

Современный человек научился так интерпретировать события и затем вменять полученные интерпретации себе и другим, что реальность стала неопределенной и мерцающей, то она выглядит так, то эдак. Очень вероятно, что и дальше мы будем наблюдать победное шествие техники и технологии и связанную с ними глобализацию мира. Но возможно, этот тренд сменится другим. Некоторые вслед за Гегелем думают, что разум и согласие на нашей планете возрастают. Другие, напротив, по Платону пророчат, что нас ожидает борьба всех против всех. Сторонники техногенной цивилизации считают, что человек сможет организовать под себя земную природу. Но «зеленые» и антиглобалисты думают иначе – природа накажет зазнавшегося человека ураганами, цунами, эпидемиями. Как верно заметил Г.Померанц, хотя «Новое время кончилось и начался поворот неизвестно куда, эпоха дрейфа, потери и обновления ориентиров», тем не менее, «все попытки увековечить современное состояние мира, нынешний стиль восприятия жизни необоснованны»; «история культуры – это история обуздания новых стихий» [5]. Вопрос, удастся ли обуздать на этот раз?

Верующие люди по-прежнему считают, что именно Бог и есть то, что существует безусловно, а также именно Он определяет ход событий и будущее человека. Поскольку же большинство людей не верят в Бога или не следуют его заповедям (погрязли в грехах), то Господь накажет их, и последние времена уже близко. Правда, с точки зрения религии, есть другие, более оптимистические сценарии современной истории.

В отличие от верующих, эзотерики уверены, что существует не Бог, а «подлинная реальность», но, как показывает анализ эзотерических учений, у каждого эзотерика своя. Например, Рудольф Штейнер говорит о духовном мире, где подвизающийся на эзотерическом пути созерцает и переживает идеи, готовит свое следующее воплощение, участвует в духовной жизни обычных людей. Шри Ауробиндо Гхош рассказывает об эволюции и инволюции, в ходе которых дух (ум) восходит на всё более высокие ступени, а «гностическое существо» («эзотерик») приобретает необыкновенные способности (сливается со вселенной, становится бессмертным, преображается в сверхчеловека и пр.). Для Джона Кришнамурти – подлинная реальность не имеет черт, схожих с обычным миром, скорее это само состояние подлинности и блаженства. И так далее, у каждого эзотерика свой подлинный мир. Но все они видят цель жизни в том, чтобы пройти в подлинную реальность; цена подобного проникновения – кардинальная переделка и трансформация своей личности.

Неверующие (атеисты) уверены, что Бог или подлинная реальность – это или заблуждения или превращенные формы сознания людей, а вот реальность – это природа, подчиняющаяся вечным законам. Соответственно и будущее определяется этими «слепыми» законами. Если, например, попадет в нашу планету гигантский астероид, то жизнь на Земле погибнет. Но и в куда более отдаленной перспективе – жизнь не вечна, сейчас вселенная расширяется, а потом, говорят космологи, она начнет сжиматься и жизнь в её человеческом понимании станет невозможной. Но даже если не озадачиваться подобными катастрофическими и эсхатологическими сценариями, все равно в среде рационалистов нет согласия.

А понимание смерти? Оно тоже неопределенно. Атеисты уверены, что с завершением биологической программы жизнь отдельного человека кончается, и Там нет ничего. Кстати, и буддисты с ними, отчасти, согласны, но с существенными поправками: Там продолжаются страдания, а вот в Нирване, действительно, нет ничего, даже того, что можно помыслить как «ничего». В первом случае смысл жизни – только в том, чтобы как можно больше взять в этой, земной юдоли; отсюда, и гедонизм, столь характерный для многих представителей «золотого миллиарда». Во втором случае, напротив, эта земная жизнь ничего не стоит, а жить надо только одним – нужно преодолеть желания, ведущие к страданиям, что есть необходимое условие обретения Нирваны.

Впрочем, и верящие в Бога уже не столь уверены, что их жизнь продолжится после смерти, уж больно представления о творении из ничего и воскрешении из мертвых противоречат общему естественнонаучному и инженерному мироощущению эпохи. Нет, они верят в вечную жизнь, иначе, что означает вера? Но конкретно помыслить и представить загробную жизнь уже не могут. А что невозможно помыслить, начинает бледнеть и улетучиваться.

Но есть еще искусство, которое всегда конкурировало с философией в объяснении и предъявлении реальности. О чем оно говорит? Вообще-то, о разном, но очень много произведений, свидетельствующих о кризисе и возможно умирании современной цивилизации: войны, насилие, описания конца света, пришельцы, вампиры, чудовища, вышедшие из недр океана или земли – весьма распространенные сюжеты искусства нашего времени. Налицо эсхатологические переживания, идущие рука об руку с переживаниями гедонистическими.

Перечисленные здесь, но еще больше не указанные сюжеты, обусловили то, что достаточно неплохо действующая несколько столетий конструкция будущего, перестала работать, исчерпала себя. Правда, её пытаются спасти, но пока безуспешно. Например, одно из направлений ‒ эзотеризм. Утверждая, что спасение вовсе не в социальном действии, а только в личном изменении, что обычный социальный мир ‒ это всего лишь майя, что существует подлинная реальность, которая совпадает с миром эзотерика, причем пройти в неё можно только при условии кардинальной переделки личности ‒ эзотерики, конечно, спасают для себя будущее, но какое? Принципиально индивидуальное и эгоистическое. Я спасусь, а до остальных мне дела нет. По эзотерическим учениям жизнь человека определяется «эзотерическими законами», а не Богом или Социумом. Спасение – в познании этих законов и выборе (творении) тех форм бытия, которые им отвечают. Каждый человек на свой страх, рассчитывая только на свои силы, решает улучшить свою судьбу. С точки зрения нравственности эзотерик – в общем-то эгоист, однако, многие эзотерические учения включают такие нравственные ценности как Любовь, Свет, Чистоту, Дух и т.п. (поскольку они понимаются предельно абстрактно, никаких противоречий не возникает). Кроме того, в своих исследованиях эзотеризма, я показываю, что эзотерическое спасение предполагает такую перестройку психики, которая обычному человеку недоступна [6].

Через построение личного будущего к построению будущего для многих

В ситуациях кризиса и перехода личный выбор и построение своего будущего выступает одним из условий формирования будущего для многих. .Вот история, которую я люблю приводить.

Образованию в ХV веке империи ацтеков предшествовала следующая история. В начале ХV века мехики жили в небольшом государстве. После избрания королем Итцкоатла, около 1424 года, мехики оказались перед трагическим выбором: или признать власть Максила, тирана соседнего государства, или начать против него войну. Перед угрозой уничтожения король и мехиканские господа решили полностью подчиниться тирану, говоря, что лучше отдаться всем в руки Максила, чтобы он сделал с ними все, что пожелает, а быть может, Максил их простит и сохранит им жизнь. Именно тогда слово взял принц Тлакаэлель и сказал: "Что же это такое, мехиканцы? Что вы делаете? Вы потеряли рассудок! Неужели мы так трусливы, что должны отдаться жителям Ацкапутцалко? Король, обратитесь к народу, найдите способ для нашей защиты и чести, не отдадим себя так позорно нашим врагам".

Воодушивив короля и народ, принц Тлакаэлель получил в свою власть управление армией, укрепил и организовал ее, повел на врага и разбил тирана [7].

Король и мехиканские господа представляют собой общество: на собрании вопрос о судьбе страны они решали вне рамок государственных институтов, это было именно общественное собрание, где важно было убедить других (короля, жрецов, господ, народ ‒ это все различные общественные образования, субъекты), склонить их к определенному решению и поступку. Но дальше формируется консолидированный субъект ‒ король и принц Тлакаэлель, возглавившие мехиканских господ и армию и организовавшие поход против тирана. При этом важно, что социальное действие осуществляется уже в рамках и с помощью социальных институтов ‒ армии и жрецов.

В ситуациях кризиса или заболевания социума люди переходят к общению, то есть собираются вместе вне рамок социальных институтов и главное пытаются повлиять на общественное сознание друг друга с целью его изменения. Результатом эффективного общения, как правило, является сдвиг, трансформация общественного сознания (новое видение и понимание, другое состояние духа – воодушевление, уверенность, уныние и т. п.), что в дальнейшем является необходимым условием перестройки социально значимого поведения. В этом смысле общество напряжено (структурировано) силовыми линиями поля социума, куда всегда возвращаются общающиеся (чтобы продолжать функционирование в соответствующих институтах). Но одновременно само общество есть своеобразное поле, силовые линии и напряженности которого задаются текущим взаимодействием (общением) всех участников, которые «здесь и сейчас» сошлись на общественном подиуме.

Теперь самое главное. В рамках общества и ситуациях кризиса человек уже не субстрат культуры, а потенциальный носитель всей социальности, а также будущего социального устройства. Именно его активность, направленность и взаимодействие (общение) в рамках общества определяют возможную в перспективе структуру культуры, возможную в том смысле, что новая культура состоится (при этом возможность перейдет в действительность), если имеют место и другие необходимые для формирования культуры предпосылки (семиотические, ресурсные и прочее). Такой человек, назовем его «латентной личностью» является самостоятельным социальным организмом, живущим, однако, и это существенно, в лоне культуры.

Получается, что в ситуациях перехода и кризиса именно латентная личность, выстраивая свое будущее, а также общество, принимающее или нет эту личность и её предложения будущего, делает вклад в будущее многих.

Указанные здесь ситуация и процесс, на мой взгляд, имеют место в полемике, которую со мной ведет мой бывший аспирант и философ Вадим Беляев. Квалифицируя мою позицию как либеральную, но не совсем последовательную, он пишет следующее.

«Попытаюсь теперь выразить в целом, те противоречивые чувства, которые вызвала у меня позиция автора (далее Р.) Во-первых, это касается отношения Р. к социологической стороне проблематики. В общем смысле вызовом для Р. является современная российская действительность, которая маргинализирует, расщепляет, наполняет фантазийным сознанием, криминализирует и манипулирует. Но это вызов не только для Р. Это вызов для многих. И отвечают на этот вызов по-разному. Все ответы, наверное, можно условно разделить на два потока: поток внешних преобразований и поток внутренних преобразований. Поток внешних преобразований дает концепции социально-политического переустройства России, направляющие жизнь в конструктивное русло. Поток внутренних преобразований – это все то множество эзотерических путей, которые предлагают личности способ конструктивно выйти из ситуации. Но не все из них связаны с либеральной доктриной. А именно такая связь является особенностью позиции Р.

Он в целом поддерживает принципы либерализма, но одновременно его либерализм оказывается чисто эзотерическим. В этом смысле к характеристикам его позиции: «посюсторонняя эзотерика» и «плюралистическая эзотерика» – можно добавить словосочетание «либеральная эзотерика». В определенном смысле это понятно и даже вытекает из самой сути философии либерализма. Либерализм, как никакая другая из социальных доктрин, за исключением анархизма, смотрит с подозрением на государство со всеми его институтами. Либеральное общество описывается в идеале как «общественный договор», а государство как «ночной сторож», не мешающий самодеятельной жизни гражданского общества.

Но реальная история либерализма показывает, что слишком большие надежды на самоорганизацию рыночного существования приводят к катастрофическим последствиям<…> Позиция Р. не похожа на этот вариант. Его позиция напоминает кантовскую позицию в “Критике практического разума”. Она рассматривает человека в этическом пространстве. Действия индивида интерпретируются только как проявление его внутренней свободы. Р. критикует философию зависимости личности от социального контекста и призывает рассматривать личность как автономную, призывает личность быть автономной. В этом отношении позиция Р. очень напоминает личностно ориентированный подход в психотерапии, где основным принципом является требование к личности принимать на себя полную ответственность за свои поступки и рассматривать себя как полностью свободную<…>

Теперь об уже упоминавшемся мной чувстве формальности решения. Я говорил, что кантовский категорический императив критиковали как формалистический, не дающий конкретного пути, а только призывающий к идеалу. Такое же чувство возникает у меня от проекта Р. Он тоже производит впечатление призыва к определенному идеалу, без указания конкретного пути<…>

Если верить Марксу, то именно с его философии начался радикальный поворот от стратегии на изменение личности к стратегии на изменение общества. Почему эти философии не совершили внутренний переворот внутри человечества раз и навсегда? Почему тысячелетние старания мировых религий, которые в сущности были направлены на изменения внутри человека, а не вне его (недаром же Маркс сравнивал религию с опиумом) не увенчались успехом? Во всяком случае, тем успехом, который удовлетворил бы Р.? <…>

Словосочетание «домарксовская либеральная эзотерика», как мне кажется, достаточно точно передает внутреннее противоречие позиции Р. В критической части книги он говорит о деструктивных состояниях личности, которые либо порождены, либо усилены тем, что можно назвать структурами либеральной техногенной цивилизации. Этому Р. противопоставляет «внутренний путь». Самое интересное то, что, беря положительные примеры внутреннего пути, он обращается больше к долиберальным или внелиберальным культурам. Р. говорит о Сократе, Платоне, Августине, Сведенборге, Пушкине и др. Из этого надо сделать вывод, что эзотерические преобразования в человеке проходят между культур и между эпох, и к либерализму как таковому не имеют отношения.

В отношения, так сказать, классической эзотерики это верно. В любой культуре, начиная с древности, существовали эзотерические традиции. В любой культуре можно найти эзотерические стороны этой культуры. Остается задать законный вопрос. Почему этих традиций и размерностей всегда не хватало? Не хватало в том смысле, что, несмотря на их существование, происходили социальные трансформации, революции, перевороты. Почему, в конце концов, началось победоносное шествие либерализма по всему миру? Почему домарксовского либерального идеала не хватило в этом смысле? Почему появился марксизм – не как отдельная философия, а как открытие социальной размерности человека? Зачем было открывать эту размерность, если эзотерические традиции старались проходить сквозь нее? Почему в определенном смысле совершилось и победоносное шествие марксизма по всему миру? Чего не хватало и продолжает не хватать?

Что в этом смысле означает «домарксовская либеральная эзотерика» Р.? Это просто призыв к «внутреннему человеку» в контексте современной российской действительность, которая ситуативно оказалась либеральной? Если бы социальная ситуация оказалась другой, то была бы эзотерика, приспособленная к той ситуации? И опять в этом смысле непонятно, почему тогда Р. не предлагает конкретного эзотерического пути? <…> Надо делать вывод, что позиция Р. задана скорее по отрицанию от внешнего пути. Он говорит скорее о том, от чего надо уходить, чем о том, к чему надо идти. Если так, то вполне понятно. Тогда позицию Р. можно назвать следующим образом: «назад, к внутреннему человеку» [8].

На мой взгляд, ситуация, в которой живут мыслящие россияне (но естественно не все), обрисована здесь достаточно точно. По сути, Беляев сформулировал вызов, стоящий перед нами. И должен быть ответ на этот вызов. Попробую рассказать, как лично я отвечаю на этот вызов; за всех я не берусь говорить.

Ну да, я, вероятно, должен себя отнести к сторонникам либеральной доктрины, понимая её как систему принципов, утверждающих свободу личности, уважение прав других (в той мере, в какой право работает в нашей социальности; скажем процессы глобализации или мультикультурализма парализуют обычное право), признание инаковости других людей, мировоззрений и конфессий, признание необходимости соблюдать общие условия жизни (при том, что сегодня очень трудно понять, что они собой представляют), наконец, даже признание того, что при всем многообразии и несовпадении форм жизни все мы люди и живем в единой материальной и символической среде. Вот примерно такое мое понимание либерализма.

Но ведь я не только гражданин, но и философ, а миссия философии ‒ возобновлять бытиё в изменившихся условиях жизни. Возобновление же бытия предполагает позицию вненаходимости (М. Бахтин) и рефлексию (в том числе и вне социальности либерализма), предполагает критику той социальности, в которую, по выражению экзистенциалистов, мы оказались заброшены. В этом отношения я по мере своих сил и возможностей, пребывая в лагере либерализма, одновременно «парю» над ним, анализирую его природу и последствия техногенной цивилизации ‒ плоть от плоти либеральной социальности (здесь с Беляевым стоит согласиться). Кто-то может сказать, что нельзя себя вытащить из болота за волосы, т.е., будучи либералом, не получится мыслить не либерально. На что я отвечу так: можно и необходимо, а если ты этого не можешь, ты не философ. Другое дело, что способность быть в бытии и парить над ним связана не только с нашим внутренним гением, но и той средой, проблемами и людьми, с которыми мы идентифицируемся.

Теперь более сложный вопрос о пути и просто нашей жизни и, по сути, пути спасения, конечно, для кого это не пустые слова. Ну да, я не марксист и не считаю возможным переделывать социальную реальность и жизнь других людей, особенно против их желания. Во время лекций на «Досках», отвечая на вопрос: «Как же вы думаете, что вы можете менять социокультурные структуры?», Щедровицкий стал излагать, как, с его точки зрения, я, его бывший ученик, понимаю социальное действие. «Вадим – он вошел в ММК в 60-е и вышел где-то в середине или в конце 70-х – по-моему, так и не уловил основной идеи социокультурного действия. Не уловил или не принял – не знаю и не хочу разбираться. Поэтому он думает, что есть социокультурные структуры, которые неизменны, живут естественно и не поддаются воздействию людей. В принципе. Это как движение Земли вокруг Солнца. Ну, вертимся мы вокруг Солнца<…> Если кому-то придет в голову изменить эти траектории, то слушатели только посмеются» [9].

Могу заверить, что я уловил, но не принял идею социокультурного действия, причем, конечно, не сразу. Еще в начале 70-х в этом вопросе я вполне следовал за Щедровицким, который, правда, позднее говорил. «И вот тут вроде бы многие из вас должны воскликнуть:

‒ Да, идите вы вообще подальше! Хватит нам тех, которые переделывают мир<…>

Я понимаю этот тезис, с одной стороны, поскольку действительно очень противно. Но – с другой стороны, уважаемые коллеги, нельзя не переделывать мир. Маркс был прав. Как бы вы не относились к тому, что сейчас происходит, и к тому, что было в предыдущие десятилетия, этот принцип по переделке мира остается одним из фундаментальных положений европейской культуры вообще, философии и методологии – в частности. И уж во всяком случае, я должен говорить искренне и откровенно: мы исповедовали этот принцип и полагали, что люди должны переделывать мир, изменять его. И вся наша жизнь проходила как жизнь по переделки мира<…> Да, и если вы теперь набрались окаянства и ставите своей индивидуальной целью и задачей развитие или трансформацию (изменение) мышления, то вам нужна искусственно-техническая картина мышления. Чтобы иметь возможность менять мышление, строить новые формы и создавать новые содержания» [10].

И я так думал, но постепенно (на это ушло почти два десятка лет) вышел на другие представления, которые я изложил в своих статьях и книгах, а также в программе, названной мною «Замысел методологии с ограниченной ответственностью».

Но я не только не марксист, но и не эзотерик, хотя, как мне кажется, понимаю и сочувствую эзотерикам (но мало ли кому мы сочувствуем). Эзотерик, как я показываю в своих работах, верит в существование помимо обычного, плохо устроенного мира, мира подлинного, ставит своей целью обрести этот подлинный мир, причем любой ценой, прежде всего, ценой кардинальной переделки своей личности. Я же подобно Аристотелю считаю, что мир един, но что мы изо всех сил должны его улучшать, внося в жизнь разум и духовность. Необходимым условием такого улучшения является работа и в отношении себя. Другими словами, надо жить и работать так, чтобы происходили изменения в лучшую сторону и в нас самих и в мире.

Еще я одновременно ученый (культуролог, семиотик, персонолог). Как ученый я признаю сопротивление и своей персоны и социальности. Хорошо бы конечно привести и то и другое к желаемому нами состоянию, но ведь мы плохо понимаем нашу собственную природу и социальность, к тому же мы не демиурги. Кроме того, помимо наших усилий, направленных на изменение жизни, её пытаются изменить и переделать другие, причем совершенно по-другому, чем мы. Было бы наивно думать, во всяком случае, в ближайшей исторической перспективе, что можно согласовать наши усилия с реформаторской деятельностью других людей и организаций. Поэтому, когда Вадим Беляев спрашивает, почему это автор не указывает конкретные пути решения монблана социальных и индивидуальных проблем человечества, я скромно отвечаю ‒ это просто невозможно сделать, естественно, в том случае если мы отвечаем за свои действия. А если не отвечаем и беремся за решение таких задач, то не только не достигаем поставленных целей, но и усугубляем собственные проблемы и кризис цивилизации.

Так что, надо перейти в лагерь созерцателей, отказывающихся от какого-либо действия, поскольку мы никогда не можем точно предвидеть результаты нашей деятельности, а практически часто видим, что замышляется нами одно, а получается совершенно другое (хотели как лучше, а получилось как всегда, и, как правило, против наших убеждений)? Нет и нет. Я за активную социальную позицию, но реалистическую. Что это означает? Для меня следующее.

Во-первых, надо учитывать особенности той реальности, по отношению к которой мы действуем. В эту реальность, включающую и нашу личность и социальность, делает вклад наша деятельность. Именно потому, что люди активны, изобретают новое, мыслят, действуют, становится, развертывается и сменяется социальность и мы сами. Это положение не означает, что личность и социальность чисто искусственное, и то и другое и искусственное и естественное. Да, мы своей деятельностью поддерживаем или изменяем реальность, но культура постоянно превращает деятельность и ее продукты в социальную реальность, в особую вторую природу. На этот момент обращал внимание еще Г. Зиммель. «Нам, ‒ писал он, ‒ противостоят бесчисленные объективации духа, произведения искусства и социальные нормы, институты и познания, подобно управляемым по собственным законам царствам, притязающие на то, чтобы стать содержанием и нормой нашего индивидуального существования, которое в сущности не знает, что с ними делать, и часто воспринимает их как бремя и противостоящие ему силы» [11].

Поскольку человек делает вклад в социальность и собственную личность, нельзя не быть социально активным хотя бы с той целью, чтобы противостоять тенденциям, с которыми мы не согласны, но также и с целью улучшения жизни. Одно из следствий такого отношения ‒ необходимость самоопределения относительно добра и зла. С кем мы и против кого: с теми, кто старается помочь другим людям, работает на культуру, думает о последствиях своих действий в отношении других людей и т.п. или с теми, кто сознательно или бессознательно творит зло. Опять же понимаю, что определить в настоящее время, где добро, а где зло, очень трудно, если возможно вообще. Но проблематичность демаркации в этой области не избавляет нас от необходимости решать; все равно каждый из нас должен совершать выбор в пользу жизни и будущего или смерти.

Второе. Надо действовать, учитывая природу социальности и нашей персональности. Так и тянет по привычке сказать: «учитывая законы социальности и персональности», но это было неправильным. Дело в том, что, с одной стороны, мы не в состоянии промоделировать эту реальность, с другой ‒ она (социальность и персональность) вряд ли обладает законами наподобие природных. Социальность и персональность мы схватываем в схемах, позволяющих понять эту реальность и действовать, но не позволяющих рассчитывать и прогнозировать, что мы делаем с помощью моделей в естествознании. Сами схемы мы можем улучшать на основе исследований.

Поскольку социальность и персональность не поддаются точному моделированию, эффективность наших построений должна постоянно проверяться и корректироваться практикой. Последняя представляет собой не социальную инженерию и не ее психотехнический вариант (так в 20-х годах прошлого столетия считал Л.С.Выготский), а, с одной стороны, отслеживание результатов наших усилий и возвращение к обсуждению исходных целей, задач и способов их решения, с другой стороны, учет интересов всех тех, кого затрагивают наши действия. Надо смотреть, что замышлялось и что реально получается в результате нашей деятельности. Если не то, что планировалось, обсуждать почему, менять цели и деятельность. Надо обсуждать с заинтересованными лицами наши замыслы и способы их реализации, и не просто обсуждать, но и быть готовыми идти на компромиссы и изменения. Здесь нужно быть честными и решительными. В противном случае мы становимся социально деструктивными. Вот Маркс, обнаружив в исследовании, что исходные его постулаты не верны (насчет кражи прибавочной стоимости частной собственности), не стал их пересматривать. Спрашивается почему? Не потому ли, что не считал нужным прислушиваться к мнению общества, встав только на сторону пролетариата. А также, не потому ли, что ощущал себя социальным инженером, который должен и может переделать жизнь людей.

Я же думаю, что социальная инженерия невозможна, а общество и другие, отличные от нас люди ‒ не пустой звук и не материал для преобразований. На общество можно оказать влияние, но только в том случае, если наши идеи и поступки оказываются в «зоне его ближайшего развития», так сказать отвечают на реальные вызовы и проблемы, волнующие общественность. Причем, если мы правильно мыслим и действуем, то отчасти мы эту зону и формируем, но, понятно, что не мы одни заняты этим делом [12].

Наконец, всякое действие конкретно, контекстуально и ситуативно. Например, сегодня российское общество расколото и пассивно, зато сильны всякие манипуляторы сознанием людей от власти и бизнеса. Не сложились нормальный рынок, право, парламент и другие либерально-демократические институты. Чиновники и власть всех уровней заняты тем, что изобретают схемы, позволяющие извлекать доход (так называемая «административная рента») из своих рабочих мест, должностей и статусов. В обществе эффективны насилие и цинизм. Не продолжаю, все это широко обсуждается в Интернете и некоторых СМИ. Спрашивается, о каком прямом социальном действии («конкретном пути решения социальных проблем», как пишет Беляев) можно говорить в такой ситуации? Да и возможно ли оно? Думаю, возможно, но применительно к российским обстоятельствам. Поясню.

Во-первых, я стараюсь действовать на своем месте, а не решать глобальные общероссийские или мировые проблемы. Мое место ‒ место философа, методолога, культуролога и педагога. Я размышляю, решаю проблемы, пишу статьи и книги, преподаю, обсуждаю современную жизнь со своими друзьями и студентами (в их число входит и Беляев). Я надеюсь, что моя деятельность и работа делает лучше и эффективнее и меня самого и тех, с кем я общаюсь.

Во-вторых, я думаю, что в настоящее время в России невозможно построить либерально-демократические институты и общество, и потому, что для этого не созрели условия, но также и потому, что, возможно, в России сложатся какие-то другие социальные институты и организмы, отличные от западных (в ходе их проектирования нужно осмыслить и западный и отечественный опыт) [13]). Поэтому свою задачу я понимаю, как осмысление и анализ условий, которые необходимо создавать, чтобы Россия продвигалась к лучшей жизни. При этом как философ я обсуждаю и сами критерии и понятия «лучшей жизни», «условий», «ответов на вызовы времени» и пр.

В-третьих, моя миссия как философа и методолога состоит также в анализе сознания и мифов россиян, в критике этих мифов, в разработке схем, позволяющих указать и ввести новую реальность. Кстати, этим же занимается и мой коллега по философскому цеху Вадим Беляев.

В-четвертых, в ситуации снижения культуры, нравственного одичания и агрессии, направленной против «слишком умных и культурных», я стараюсь поддержать всех «своих».

В-пятых, всерьез считаю работу в отношении самого себя (объективный анализ своего поведения, осмысление своих предпочтений и ценностей, противостояние тому в себе, с чем я не могу согласиться, продумывание смысла своей жизни и пути спасения) тем, что работает и на другие мои действия, делает их более эффективными.

Почему же перечисленные пункты моего самоопределения и жизнедеятельности нельзя считать достаточно ясным прочерчиванием пути и способов решения? Но конечно, моего личного пути и решения¸ а также, возможно, тех, кому он может приглянуться.

Да, я сторонник либеральной доктрины, но осмысленной и пропущенной через мою личность и российские условия. При этом, конечно, нужно понять, что в этом случае от либеральной доктрины останется. Если «ничего» или «рожки да ножки», то можно будет говорить еще об одном вызове времени ‒ необходимости обсуждения и выращивания новой социальной доктрины. Как показывает социальная история на решение таких задач часто уходит не одно столетие. А жить и действовать нужно постоянно. Поэтому, мне кажется, что необходимо двигаться одновременно в двух горизонтах ‒ работать на текущее время (ситуацию) и на будущее. Итак, один вариант: становление будущего для многих через построение личного будущего. Другой мыслимый вариант ‒ кардинальная перестройка представлений о времени.

Но, конечно, не стоит собственные убеждения приписывать всем остальным людям. Есть направления мысли, в которых будущее видится ясно и определенно. Например, астрофизики и космологи постоянно рисуют нам картины будущего нашей вселенной: сегодня галактики разлетаются, потом будут сближаться потом снова взрыв и прочее. Другой пример, концепция трансгуманизма – движения, быстро набирающего силу и последователей во всем мире. «Постчеловек (posthuman), – читаем мы это потомок человека, модифицированный до такой степени, что уже не является человеком. Многие трасгуманисты хотят стать постлюдьми <…> Постлюди могут оказаться полностью искусственными созданиями (основанными на искусственном интеллекте) или результатом большого числа изменений и улучшений биологии человека или трансчеловека. Некоторые постлюди могут даже найти для себя полезным отказаться от собственного и жить в качестве информационных структур в гигантских сверхбыстрых компьютерных сетях» [14]. Трансгуманисты настолько уверены в будущем, что даже составляют дорожные карты, на которых указывают соответствующие этапы движения: сначала люди научатся пересаживать отдельные органы и клонировать стволовые клетки, потом клонировать целиком человека, сохранять или дублировать нервные пути, потом мозг и т.д. и т.п., вплоть до возможности бессмертия.

При этом предполагается, что вселенная ‒ физический объект, а человек ‒ это биологическое существо, организм. Но так ли это на самом деле? Разве, когда человек начинает носить очки или ему поставили искусственный клапан в сердце (пусть даже мы возводим эти технические возможности в энную степень), он становится иным и поднимается на следующую ступень развития? Уверен, что нет. Мозг – это не мышление и не психика, хотя их материальный субстрат, а скорость обработки информации не дает автоматически новых идей. Но сделаем все же шаг навстречу физическим и биологическим прогнозам, поменяем научную реальность на воображаемую, и в жанре возможного диалога посмотрим, как могли бы в этом случае развиваться события.

Две фантазии на тему будущего

Начнем с беседы на тему дальнейшей эволюции вселенной. Однажды прогуливаясь в Измайловском парке, я неожиданно встретил своего старого приятеля астронома и любителя-философа Петра Казуринского. Мы давно не виделись и обрадовались друг другу. Петр изучал квазары – эти таинственные мощные источники радиоизлучения, находящиеся где-то на самой границе Вселенной. Кроме того, вероятно, под воздействием звездного неба над головой, величественной картины галактик и метагалактик, Петр уже давно стал неплохим философом науки. Он специализировался на космогонических учениях. Когда мы встречались, Петр обязательно рассказывал мне последние достижения астрофизики, а также свои собственные размышления и концепции. Ему было интересно, что на этот счет я думаю, мое мнение он весьма ценил. Не был исключением и этот раз. Петр стал рассказывать свои последние размышления о том, является ли жизнь на земле исключением или нам предстоит встретить еще кого-нибудь. Конечно, сказал он, нельзя сбрасывать со счетов и те две гипотезы, по которым жизнь на земле не уникальна, но все же я думаю иначе.

– А что это за гипотезы? – спросил я.

– Первая, что мы просто еще не сумели установить контакт. Все дело в технике, времени и средствах. Вторая гипотеза более интересная. Ее сторонники, начитавшись научной фантастики, утверждают, что мы не в состоянии заметить разум или какие-нибудь другие формы космической жизни, поскольку по природе они таковы, что человек их не может обнаружить, хотя, может быть, сталкивается с ними каждый день. Например, вот ты видишь сейчас справа это фантастическое облако, пролетел ветерок, мы с тобой встретились, возможно, это проявление какой-то непонятной нам формы жизни.

Но лично я, продолжал Петр, придерживаюсь другой точки зрения. Все наблюдения показывают, что мы во Вселенной одиноки. И нужно это признать, это более адекватная, я бы даже сказал мужественная позиция. Да, жизнь и разум – уникальны, да, мы во вселенной одиноки.

– Но с чего ты взял, – спросил я, – что земная жизнь уникальна. Фантасты все время пишут о других планетах и формах жизни.

– Просто они не понимают, что такое жизнь, и не знают исследований астрофизиков. Ты знаешь, просто удивительно, насколько земля оказалась приспособленной для появления жизни. Она расположена и не слишком близко от Солнца и не слишком далеко. В первом случае у нас было бы очень жарко, как на Венере, и жизнь, поэтому, была бы невозможна, во втором – как на Плутоне, вечный холод и лед, тем более, белковая жизнь не возникла бы никогда.

– У тебя, – иронизировал я, – получается какая-то предустановленная гармония, точнее априорная установка на жизнь.

– Именно, – с жаром воскликнул Петр. – Смотри. Наше солнце не слишком молодое и не слишком старое, в обоих противоположных случаях жизнь была бы невозможна. Наша планета окружена атмосферой и магнитным полем, которое надежно защищает жизнь от ультрафиолета и губительных космических лучей. Мы расположены в идеальном спокойном месте галактики. И так далее и тому подобное. Чем больше я размышляю на этот счет, тем более убеждаюсь – Земля уникальное место для возникновения жизни. Такое ощущение, что Вселенная создана именно для нас, как будто это специально спроектированная пробирка и лаборатория для жизни. Если бы я был верующим, то именно на основе данных современной астрономии пришел бы к выводу о творении жизни на земле, причем Вселенная была задумана Богом как материнское лоно.

– Ну, положим, – согласился я, – однако ведь разум и социум – это не белковая жизнь. Предположим, ты прав и биологическая жизнь, действительно, была задумана вместе с Вселенной. А разум? Если предположить, что и он был замышлен вместе с Вселенной, то придется признать исходное существование кого-то там, вероятно, Всевышнего или Комический Разум.

– Ты прав, Вадим, я на этот счет много думал. С одной стороны, я в Бога не верю, но с другой – из песни слова не выкинешь. Вот смотри, есть известное противоречие между грандиозностью Вселенной и процессами, имеющими в ней место, масштаб и характер которых поражают воображение, и ролью во Вселенной человека. Возьми, например, разбегание галактик или гигантские выбросы, истечения, поглощения материи и энергии, наблюдаемые в сверхновых, черных дырах или квазарах. И на фоне этого кратковременность и ничтожность человеческого бытия. Как все это совместить? Неужели мы исчезнем навсегда, если в нас попадет какой-нибудь астероид или же мы исчезнем во время очередного схлопывания галактик?

– Зачем заглядывать столь далеко, – пошутил я, – мы быстрее и вернее погубим себя сами, скажем, бездумно развивая наши потребности и обеспечивающие их технологии. Но твой вопрос, на самом деле, интересный. Ты, вероятно, знаешь, что много тысячелетий человек считал, что Вселенная – это не физический мир, а или боги (солнце, луна, звезды – все это были боги) или, как в средние века, мир, созданный для человека Богом. Здесь, действительно, Вселенная была для человека, например, солнце для шумеров согревало землю, освещало, давало жизнь. Более того, ты прав, с точки зрения древнего или средневекового человека Вселенная и жизнь на земле и разум задумывались одновременно, поскольку должны были служить друг другу. Проблема возникла лишь в новое время, когда вера и разум были разведены по разным инстанциям, а Вселенная была истолкована в духе естественных наук, то есть как физическая реальность. Вот здесь и оказалось, ты прав, что человек – это жалкий тростник, его место во Вселенной непонятно и ничтожно. С точки зрения такой Вселенной, смысла существования человека нет.

– Я знаю, – продолжал Петр, – есть концепции, отрицающие физическое истолкование Вселенной. Однако я Вадим не понимаю, как это возможно. Когда в нашу солнечную систему залетает комета или астероид из другой галактики, то, как я должен это понимать, разве их полет не подчиняется законам тяготения? Вселенная – это физический мир.

– Но не ты ли сам, – возразил я, – кажется, в нашу прошлую встречу рассказывал мне потрясающе интересные вещи. Ты доказывал, что на уровне метагалактик и Вселенной не удается осуществить основные процедуры удостоверения физической реальности. Нельзя поставить решающий эксперимент, нельзя остановиться на одной истинной интерпретации наблюдаемых явлений, напротив, в сфере изучения Вселенной создаются и на равных конкурируют множество разных и вполне обоснованных теорий и концепций. Точно как в гуманитарной области. Я тогда даже сформулировал такой парадокс: в рамках солнечной вселенной мы имеем дело с физической реальностью, поскольку все же возможен эксперимент и реальная практика (скажем, попала ракета на Марс или нет), но за пределами солнечной системы, тем более во Вселенной, можно говорить только о гуманитарной реальности.

– Говорил то, говорил, – согласился Петр, – однако я сам не понимаю, почему нельзя выйти на истинную теорию Вселенной, почему все время множатся различные концепции.

– Может быть потому, что в отношении Вселенной невозможна единая практика. Когда мы говорим о солнечной системе, то все же подразумеваем, что можно построить ракеты, затем прилететь на планеты, начать их изучать и прочее. Другими словами, нам понятна практика, с точки зрения которой, мы рассматриваем солнечную систему.

– Но разве не то же самое, Вадим, в отношении Вселенной? Построим космические корабли, полетим на них, изучим все уголки Вселенной.

– Ну, да, – согласился я, – если так рассуждать то, конечно, Вселенная – это физический мир. Но ведь все, что ты Петр перечислил относительно Вселенной – чистое умозрение. Сегодня, да и в отдаленной перспективе человек никуда не полетит и ничего не изучит, он даже не знает, возможно ли это в принципе. Кроме того, есть еще одно немаловажное затруднение. Наше знание о Вселенной все время меняется. Я уже говорил, что в древнем мире Вселенная понималась совсем иначе, в средние века это языческое понимание было отвергнуто, в новое время человек раскритиковал и христианское понимание, а начиная со второй половины XIX века наши представления о Вселенной меняются чуть ли не каждые 50 лет. Например, создание радиолокационных станций предопределило открытие твоих любимых квазаров. При том развитии техники и технологии, которое мы сегодня наблюдаем, наши представления о Вселенной в ближайшие несколько веков, вероятно, изменятся кардинально еще не один раз. Но ведь меняются и методы познания, само познание. В настоящее время уже многие физики соглашаются, что гуманитарный подход им не противопоказан. А ведь гуманитарий выделяет и изучает свой объект с позиции собственного интереса, его исследование разворачивается, как пишет Гадамер, в рамках герменевтического круга. Кругов же таких столько, сколько традиций и значимых подходов. Так может быть, Вселенная – это объект гуманитарной науки?

– Формально, может быть, ты прав. Однако и физическую интерпретацию Вселенной со счетов не скинешь. Я не понимаю, как это наша солнечная система, физическая по природе, ты, Вадим, сам это признал, на границе системы переходит во множество других нефизических образований. Она что за пределами системы размножается, рождая каких-то гуманитарных монстров.

– А кто тебе сказал, – возразил я, – что солнечная система – это только физический объект. Может быть, она одновременно и какой-то другой организм, ну там, космический, витальный, сакральный. Я не знаю. Я знаю другое. Физический план не отрицает иные планы. Например, психика и мышление не сводятся к физиологии и мозгу, но последние – одно из необходимых условий первых. Было бы странным на основании того, что мозг является субстратом мышления и других психических процессов, отрицать наличие последних или редуцировать психику к мозгу. Кстати, мозг только один из субстратов психики, не менее существенны и другие – знаки, деятельность, общение. Так и во Вселенной: есть и физический план и нефизические. Вопрос в другом – что мы должны считать основным при решении определенных задач. Скажем, я хочу понять место человека во Вселенной, причем так, чтобы воодушевить его. Что в таком случае я должен положить в основании мысли – физическую реальность или нефизическую? Петр задумался и через некоторое время сказал.

– Кажется, я придумал один сценарий. Когда-то человек вышел из природы. Теперь он переделывает ее. Правда, пока неумело, часто себе во вред. Но я уверен, он научится и будет изменять природу, учитывая, что человек органический ее элемент. И все же рано или поздно, пусть через тысячу лет, хотя, похоже значительно скорее, человек полностью изменит облик и строение Земли. Рассуждая в том же ключе, можно предположить, что на этом человечество не остановится: оно начнет переделывать под себя сначала солнечную систему, затем галактику, наконец, наступит очередь Вселенной. Итогом этих титанических усилий, которые растянутся на миллионы и миллиарды лет, будет превращение Вселенной в живое существо – природу и человечество одновременно. Я, конечно, понимаю, ты меня тут же обвинишь в гордыне: мало того, что человек разрушает природу на земле, так я уже примериваюсь к Вселенной. Но я решал поставленную тобой задачу: создавал осмысленный и оптимистический для человека сценарий Вселенной.

Я согласился, но заметил, что, пожалуй, попытался бы построить другой сценарий.

– Трудно предположить, – сказал я, – что человечество на таком большом пути (миллионы и миллиарды лет) сохранит свою цель, что оно не изменится кардинально, так что задача переделки Вселенной еще будет интересовать его. Кроме того, я обратил твое внимание, что еще много раз изменится наше представление о Вселенной. Еще бы я добавил, что мы, возможно, еще долго не сможем понять природу Вселенной. То есть перед нами нечто, какое-то образование, может быть, органическое, но не живое, может быть, это какая-то форма жизни, возможно, что-то еще, что нам пока в силу нашей неразвитости просто не приходит в голову. В этом случае разумнее действовать осторожно и по принципу установления «контакта», что-то вроде того, как действовали герои «Соляриса». Но здесь случай гораздо сложнее. У Лема хотя бы ясно было целое, границы – планета и Океан-Солярис на ней. В случае же с Вселенной все неясно: где целое, одно ли оно, где границы, что они собой могут представлять, и прочее. Все это нужно иметь в виду и соответственно действовать: стараться всеми возможными способами выслушивать Вселенную, обращаться к ней, рассказывать о себе, быть готовым к любому ответу, самому неожиданному, все время изучать и думать, стараясь не упустить из вида всю неопределенность и ограниченность наших знаний о Вселенной. Может быть, этот сценарий и не самый оптимистический, твой, конечно, более воодушевляет, но зато мой более реалистичен и разумен с точки зрения имеющихся у нас знаний и возможностей.

– Однако, Вадим, – поддел меня Петр, – ты так и не ответил, что же собой представляет Вселенная. У меня, согласен, только в самом в конце туннеля, – это живое, разумное существо, а у тебя?

Я рассмеялся, поднял обе руки, но про себя подумал, что, может быть, лучше вообще не давать решения, если для этого еще не созрели необходимые условия. Сколь часто не созревшая, поспешная мысль, вроде бы проясняющая суть дела и указывавшая путь, на самом деле, служила не Богу, а Сатане.

Вторую фантазию можно назвать путешествием в будущее. У моего близкого друга, известного биолога Мелины Петровой умерла мать. Ей было много лет, и нельзя сказать, что Анастасия Аркадьевна и Мелина были уж очень близки, но Мелина оказалась совершенно не готова к смерти.

– Понимаешь, Вадим, говорила она, – я только сейчас поняла, что мать, с которой я почти не общалась и которая была полностью на моих руках, тем не менее, давала мне силы. Я чувствовала за спиной опору. А теперь я совершенно одна.

– Что значит одна, – возразил я, – а дети, муж?

– Ну да, конечно, муж, и дети. Я говорю о другом, пока была жива мать, я была не одна, знала, что она обо мне думает, неважно, как и что, но думает, переживает, и опять я говорю не совсем то, мать – это часть меня, с ней эта часть ушла. Я не могу примириться именно с этим исчезновением.

Этот разговор снова оживил во мне мысли о смерти, и меня в очередной раз настигло уныние перед неизбежностью конца, несмотря на то, что я в это время отдыхал в Пансионате, принадлежавшем Академии Наук. Ну почему, думал я, мы так переживаем. Кто знает, сколько лет я еще проживу. Может быть, тридцать, а возможно, я скончаюсь завтра от какого-нибудь инфаркта или несчастного случая. И почему не переживает юноша, с которым я сижу за одним столиком вот здесь в Пансионате, а ведь он ведет себя безрассудно, как ненормальный, пьёт, курит, не спит ночами, вряд ли долго протянет в нашем безумном мире. Но тут же сам себе возразил. Юноша полон сил и энергии, ему кажется, что все еще впереди, он многого не испытал, для него каждое впечатление и событие – новое, наконец, он уверен, что его смерть или вообще не наступит, или, если и придет, то так не скоро, все равно это для него не реальность. А для меня смерть – давно уже реальность.

В этом месте своих размышлений я вспомнил споры биологов и философов о теоретической возможности в отдаленном будущем обновлять основные органы человека, не исключая нервной ткани, а также мозга, то есть возможности сделать человека бессмертным. Невольно я также вспомнил, что в реальности своих сновидений или того, что их напоминало, я не так давно путешествовал в мирах прошлого и будущего. Сопровождал меня в этих путешествиях мой старый знакомый, Николай Дзен. Интересно было бы, подумал я, поговорить с кем-то в мире будущего о том, смогли ли люди стать бессмертными? Для этого, решил я, путая явь и сон, нужно встретиться с Дзеном. Поймав себя на этом противоречии, я засмеялся, но от желания встретиться с Николаем не отказался. Ведь я знал, исходя из собственной концепции сновидения, что нереализованное желание может спровоцировать сон, в котором такая встреча может произойти.

С Николаем я встретился даже быстрее, чем ожидал. Толчок, вероятно, дало застолье в честь дня рождения моей жены Наташи и запутанный спор с одним из гостей под рюмку коньяка о проблемах жизни и смерти. После гостей я долго не мог заснуть, но когда это произошло, то один за другим пошли сновидения. Потом я спал спокойно, а затем увидел Николая. Я решил сразу взять быка за рога.

– Николай, – обратился я к Дзену, – не мог бы ты провести меня в мир будущего, где люди стали бессмертными?

– Почему нет, – спокойно ответил Николай. – Но то, что Вы называете смертью, просто не существует. Однако давай руку.

Николай повернулся и шагнул в оранжевое марево, увлекая меня за собой.

– С кем ты хочешь поговорить? – услышал я в своей голове.

– Думаю, что с самим собой, зачем беседовать о смерти с чужим человеком.

– Хорошо, – ответил Николай, оставляя меня одного в комнате, мало говорящей о том, в каком времени мы оказались.

Через секунду в комнату вошел человек, совершенно на меня не похожий, тем не менее, я почему-то точно знал, что это я сам, каким буду через несколько тысячелетий. Мы произнесли несколько незначащих фраз, явно присматриваясь друг к другу. Было странное ощущение абсолютной нереальности и, одновременно, невозможно было отрицать происходящее.

– Сколько вам лет, – спросил я, обращаясь к себе через бездну времени, – и как Вас называть?

– Можете называть Вадимом. Я не имею возраста, последнее мое воплощение, семьсот первое, произошло около ста лет тому назад.

– Что значит воплощение, Вы верите в реинкарнацию? – с удивлением спросил я.

Вадим усмехнулся и затем вежливо, с так хорошо знакомым моим собственным выражением, ответил.

– Воплощением мы называем прерывание текущей жизни и трансформацию ее в жизнь новую. Я вижу, Вы не понимаете, могу пояснить, но для этого требуется время.

– Буду вам признателен, – попросил я, – я не спешу.

– Эта история довольно долгая. В течение третьего тысячелетия удалось полностью решить проблемы пересадки органов – сердце, почки, печень, селезенки, легкие и прочее, а также замены скелета и мышечной ткани. Большую роль здесь сыграли инженерия искусственных органов, клонирование органов, биопластика, генетическое перепрограммирование и другие открытия.

В четвертом, пятом и шестом тысячелетии решались задачи пересадки и замены нервной ткани и отделов головного мозга. Как правило, это вело к сдвигам психики и потери личности, но после работ Питермана и Кельсона удалось создать техники программирования и адаптации, которые позволяли сохранять идентичность личности без существенных повреждений и трансформаций. К седьмому тысячелетию человек уже мог жить практически бесконечно. Но здесь выяснилось, что, если его психика и личность периодически не обновляются, то существование человека становится невыносимым.

– Почему, – с интересом спросил я, – теоретически ожидая примерно такого развития событий.

– Как Вам сказать. Представьте себе, что вы прожили сто, двести, тысячу лет. Все повторяется, все ваши задачи решены, причем несколько раз, груз вашей памяти стал невыносим, сформировавшиеся привычки как гири на ногах тянут вас назад, ничто уже не может вызвать вашего удивления. Перед человеком встала альтернатива: или сознательно прекращать свою жизнь или научиться обновлять ее. Одни люди предпочли первое, другие – второе.

– То есть, Вадим, Вы хотите сказать, что многие люди в вашем мире заканчивают свою жизнь, как и мы?

– Ну да, примерно две трети человечества предпочитает обычную смерть. Только третья часть живут, подобно мне. Но Вы, Вадим, ведь Вас тоже так зовут, должны правильно понять – большой разницы нет. Ведь и я много раз умирал.

Я помялся, но потом все же спросил.

– Не хотите ли Вы сказать, что у Вас от меня ничего нет? Как это может быть?

– Я, конечно, знаю, – вежливо разъяснил мой собеседник, что с Вас в далеком прошлом начался старт нашего семейства, ведь сохранились хроники и программы. Тем не менее, должен вас Вадим огорчить, действительно, от вас самого во мне ничего нет.

– Почему? – спросил я, не очень впрочем, огорчившийся. О чем-то подобном я уже догадывался.

– Дело в том, – стал объяснять Вадим, – что новое воплощение предполагает полный демонтаж старой личности и формирование новой, причем последнее растягивается на несколько десятков лет. Демонтаж старой личности нельзя понимать как перепрограммирование, биологическое стирание. Демонтаж – это психотехнический процесс и своеобразное умирание, не менее драматичное, чем обычное умирание, известное в вашем времени. К тому же, как правило, его нельзя сделать одному. Умирающего обслуживает целая бригада. Суть демонтажа – перестройка пирамид психических реальностей, что достигается путем проведения человека через серию жизненных катастроф. В конце этого туннеля пирамида психических реальностей, на которой стоит личность, распадается, вытесняется, а с ней исчезает память и ряд других фундаментальный психических способностей. Хотя внешне, биологически человек не меняется.

– А что можно выбирать и новый пол? – почему-то спросил я, хотя на самом деле это меня мало интересовало, я был уверен в положительном ответе.

– Естественно, – ответил Вадим, – я сам, по-моему, не меньше сотни раз выбирал женский пол. Но понятно, что для этого требуются предварительные биологические коррекции.

– Получается, что вашем мире нет понятия биологической смерти, но есть смерть как психический и духовный феномен. Наверное, изменилась и семья, и образ жизни человека, и основные социальные институты?

– Вы Вадим, правы, семьи в вашем понимании у нас нет. Хотя любовь и совместная жизнь людей разного или одного пола играют даже большее значение, чем в ваше время. Самое трудное для нас – выбрать тот или иной тип жизни и развития, ведь они могут быть самыми разными. Чуть легче решить, нужно ли продолжать жить или уже пора уходить со сцены жизни.

Неожиданно появился Николай, быстро поклонившись Вадиму, он увлек меня прочь из комнаты. Я даже не успел попрощаться и поблагодарить одно из своих будущих продолжений.

– Закрываются переходы между мирами, мы должны спешить, – объяснял на ходу Дзен. Возьмите мою руку...

Когда я наполовину проснулся, сновидение уже начало распадаться и улетучиваться. Усилием воли я окончательно стряхнул с себя ночной сон, чтобы закрепить в памяти интересное путешествие в будущее. Расплата не замедлила последовать, началась бессонница, снова я заснул только под утро.

References
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
Link to this article

You can simply select and copy link from below text field.


Other our sites:
Official Website of NOTA BENE / Aurora Group s.r.o.